Если окажетесь в Люцерне, обязательно найдите время побывать в частном музее «Коллекция Розенгарт», где собраны работы Пикассо, Клее, Матисса, Шагала, Кандинского и других мастеров той эпохи. Finparty прошелся по его залам с Анжелой Розенгарт, которая была знакома, а то и дружна с великими художниками.
У нее потрясающая фигура, отличная осанка и превосходная память, хотя родилась она в далеком 1932 году. А еще Анжеле присуща какая-то необычная для нашего времени скромность. Женщина, сумевшая собрать богатейшую коллекцию картин и основавшая один из лучших музеев Люцерна, похоже, равнодушна к роскоши и не стремится к публичности. Да ведь она и родом совсем не из нашего времени! Та, чьи портреты пять раз рисовал сам Пабло Пикассо, говорит об этом факте своей биографии с улыбкой, никак не подчеркивая собственные достоинства. Для нее — все это лишь причуды художника, с которым ее просто свела судьба. Она, кажется, уверена, что ей всего лишь повезло в жизни. И повезло в первую очередь с любящим отцом — Зигфридом Розенгартом.
— Мой отец был арт-дилером, он основал свою первую галерею в 1920 году. Когда я окончила девятый класс школы в 1948-м, он сказал, что ему нужна моя помощь. Так в 16 лет я начала с ним работать. Отец не давил на меня, я могла выбрать любую профессию, но скоро сама поняла, что хочу пойти по его стопам. Это дает возможность встречаться с неординарными людьми: художниками, коллекционерами, режиссерами. Благодаря отцу у меня появился шанс познакомиться с Пикассо, Шагалом, Матиссом, Брааком, многими другими знаменитостями того замечательного времени.
Мы идем по музею, и я, не в силах сдержать любопытство, прошу госпожу Розенгарт показать мне те самые ее портреты, которые рисовал Пабло Пикассо. Она хитро улыбается — видимо, к подобным просьбам давно привыкла. Все пять портретов висят рядом. Они прекрасны, и, что особенно поразительно, Анжела и ныне, спустя полвека после их создания, абсолютно узнаваема! Она долго отказывается сфотографироваться на фоне работ. «Без меня они смотрятся лучше», — пытается убедить меня она, но я совершенно искренне так не считаю. Наконец, она сдается, а я судорожно пытаюсь снять это удивительное зрелище на телефон. Голова просто идет кругом! Пока я прихожу в себя от лавины впечатлений, Анжела продолжает рассказывать.
— Мой отец познакомился с Пикассо в 1914 году. Со временем они подружились. И когда мы с папой приехали в Париж, он представил меня художнику. Потом мы часто с ним встречались, и он писал мои портреты: первый — в 1954 году, второй — в 1958-м. Потом еще в 1963-м, 1964-м, 1966-м. Все они были нарисованы на бумаге.
— А Пикассо когда-нибудь объяснял, почему он в музы выбрал именно вас?
— Нет. Первый портрет был сделан совершенно случайно во французском поселке Волларис, где Пикассо тогда жил и изготавливал керамику. Мы с отцом приехали туда, встретили его на улице и немного поговорили. В какой-то момент Пабло взглянул на меня и сказал: «Заходи завтра, я нарисую твой портрет». Я совершенно не понимаю, что его на это подвигло. А во второй раз все вообще вышло очень забавно. Я тогда как раз сменила прическу на ту, которая у меня и поныне. И когда мы с отцом в 1958 году приехали навестить Пикассо, он тут же это заметил. «У тебя другая прическа! — воскликнул он. — Значит надо рисовать еще портрет!» Дело было уже в Каннах.
— А следующие работы? С ними тоже связаны какие-то невероятные истории?
— Это всегда были очень яркие, непредсказуемые встречи. Никогда нельзя было заранее предположить, что произойдет. Пабло был чрезвычайно внимателен и восприимчив. Если что-то интересное замечал, тут же придумывал, как можно это использовать в работе. Например, ему очень понравилось мое ожерелье — вот это. И на одном из портретов он его изобразил. А потом дразнил меня: мол, взялся за картину только потому, что ему понравилось украшение! Он очень любил моего отца. Вероятно, я ему тоже была симпатична, иначе бы он, конечно, не стал меня рисовать.
Самыми запоминающимися были моменты, когда у Пабло возникало настроение показать нам новые работы. Но это случалось далеко не всегда. Однажды он продемонстрировал нам картину, которую намеревался отправить на выставку в Париж. Она была уже погружена в грузовик, но даже в полутьме производила огромное впечатление. И мы тут же заявили художнику, что по возможности хотели бы ее купить. Пабло никогда сразу не соглашался, он отвечал: «Я подумаю». Картина уехала на выставку. И уже потом, через несколько месяцев, когда выставка заканчивалась, он позвонил и сказал: «Приезжайте и забирайте!»
Портрет Анжелы Розенгарт
Портрет Анжелы Розенгарт
Портрет Анжелы Розенгарт
— Сколько времени обычно уходило на написание одного портрета?
— Всегда по-разному. Самый первый он набросал очень быстро, буквально минут за двадцать. Это был такой простой рисунок. На второй портрет потребовалось уже больше времени. А вот на эту большую литографию ушло два с половиной часа. Пикассо не разрешал мне ни двигаться, ни разговаривать. И сам тоже работал молча...
В музее есть не только картины знаменитых художников, но и масса фотографий. На многих из них запечатлен Пикассо, в основном в последние 15 лет его жизни. Нередко в объектив попадали и сами арт-дилеры Розенгарты. Автор большинства этих снимков — американский фотограф Дэвид Дуглас Дункан. Розенгарты заполучили в свою коллекцию и знаменитую «Сову», которая досталась Дункану от художника. Показывая ее, Анжела не может сдержать улыбки: говорит, что это еще один пример непредсказуемого характера Пабло. Оказывается, однажды Дуглас снял крупно его глаза, увеличил фотографию и принес Пикассо в надежде, что тот поставит свой автограф. Но Пабло, как подчеркивает госпожа Розенгарт, не совершал поступков, которых от него ждали. Он вдруг вырвал страницу из блокнота, взял грифель и начал рисовать маску совы. Потом вырезал глаза из фотографии и подставил их к маске. Полученный результат он назвал своим автопортретом и подписал его для фотографа. Коллекция Розенгарт богата такими удивительными экспонатами.
— Вы ведь встречались лично со многими художниками, в том числе с Марком Шагалом, и в вашей коллекции есть его картины. Какое он на вас произвел впечатление?
— Он, конечно, был замечательным человеком. Милым и очаровательным. С Шагалом мы вместе бывали в поездках, к примеру ездили в Рим, гуляли по древнему городу, рассматривали старинные здания. Ему все было интересно. И его постоянно тянуло работать, так же как и Пикассо. Однажды мы встретились с ним зимой в горах. Мы тогда вместе ехали в повозке, запряженной лошадьми. Так вот, он даже в этой ситуации постоянно делал наброски — скетчи. Рисовал горы, лошадей, кучера. За всем этим было очень любопытно наблюдать.
— Арт-дилер покупает и продает произведения искусства. А как случилось, что вы сами стали собирать коллекцию?
— Отец всегда говорил мне, что заниматься этим делом имеет смысл лишь в том случае, если ты вкладываешь в него свое сердце. И ты должен выбирать картины, даже если ты их потом намереваешься продать, с той же страстью, как если бы выбирал их для себя. Но иногда это становится пыткой, потому что ты так влюбляешься в работы, что страшно трудно отдавать их клиенту. Именно поэтому и появилась наша коллекция.
Собственно, отец вообще не планировал становиться коллекционером, но как-то так получилось. У дяди моего отца была галерея в Мюнхене, но после Первой мировой войны там очень трудно было вести дела: Германия была в руинах. А Швейцария в войне не участвовала, сюда приезжало много туристов, крупные коллекционеры из США. И у дяди отца возникла идея открыть в Люцерне филиал, что он и предложил сделать папе. Так в 1920 году здесь появилась галерея, которая оказалась очень успешным предприятием. Однако в 1929-м в Европе случился обвал рынка акций, это было очень трудное время и для моего отца. Тогда он полностью отделил свою галерею от мюнхенской. В середине 30-х годов бизнес опять пошел успешно, во время Второй мировой войны вновь наступали тяжелые времена, а после нее в Швейцарию стали активно ездить коллекционеры из США. К примеру, работы Пауля Клее в то время приобретали именно американцы, а не европейцы. Что же касается нашей собственной коллекции, то мой отец купил самую первую картину для себя лично в 1941 году. С нее, по сути, все и началось. А мое первое приобретение было совершено в 1948-м...
Госпожа Розенгарт ведет меня в зал, наполненный картинами Пауля Клее, и указывает на работу с названием «Иксхен». Это и есть то самое первое ее приобретение. Анжела утверждает, что влюбилась в «Иксхен» с первого взгляда. Правда, менеджер Клее просил за картину 250 франков, что в то время было для Розенгарт неподъемной суммой. Отец посоветовал ей поторговаться, и когда у нее вновь появилась возможность увидеть менеджера, она так и сделала. Тот осведомился, какая у девушки месячная зарплата. «50 франков», — был ответ. «А готовы ли вы отдать свое месячное жалование за эту картину?» — спросил менеджер. Анжела, не раздумывая, согласилась. Так «Иксхен» оказалась в ее личной коллекции.
— А как возник весь этот восхитительный музей?
— Когда в 1985 году отца не стало, все заботы о нашей общей коллекции легли на меня (у самой Анжелы Розенгарт детей нет — FP). Мне хотелось, чтобы она сохранилась как единое целое, не разошлась со временем по частям. С учетом рисунков и графики у нас около 130 работ Пикассо и еще 125 — Пауля Клее. Есть произведения Шагала, Кандинского, других знаменитых художников. Я создала фонд и передала ему картины из нашей частной коллекции. После этого предстояло найти помещение, где можно их разместить, что было нелегким делом. В 1998 году я случайно узнала, что вот это здание должно скоро освободиться — его занимал Национальный банк Швейцарии. И я остановила свой выбор именно на этом месте.
— Но ведь здание банка имеет свою специфику. У вас не было сомнений в его пригодности для ваших целей?
— Нет, не было. У меня возникло ощущение, будто дом строили специально для того, чтобы потом превратить в музей! Хотя, конечно, пришлось произвести некоторую реконструкцию. На первом этаже был огромный зал, в который, как нам сказали, привозили деньги. Мы разделили его на две части и разметили там полотна Пикассо. И наняли архитектора, который окончательно трансформировал банк в музей.
Здание музея
— И с этой трансформацией не было особых проблем?
— Не было. Когда ходишь по галерее, создается впечатление, что всегда так и было. Конечно, это старое здание (построено в 1924 году — FP), и архитектор сохранил все его особенности. Менял только то, что абсолютно необходимо для размещения картин. На покупку здания мы истратили все имеющиеся у нас средства, на ремонт уже ничего не осталось. И тогда мы прибегли к помощи спонсоров. Это были частные лица.
— А сейчас к вам еще обращаются с просьбой продать ту или иную картину? Или все знают, что это невозможно?
— Сейчас это случается очень редко.
— Вы проводите какие-то выставки на стороне?
— Нет, мы не проводим выставок, не обмениваемся картинами с другими музеями. Мы можем иногда устраивать у себя какие-то лекции или музыкальные вечера, связанные, к примеру, с Пикассо или Клее, но и только. Мы проводили и концерты классической музыки, и современной. Конечно, речь о камерном варианте, у нас нет места для размещения больших оркестров. Кстати, ведь Пауль Клее и сам был музыкантом, играл на скрипке. Его любимыми композиторами были Моцарт и Бах. И Шагал обожал музыку, она всегда звучала у него в мастерской, чаще всего Моцарт.
— Прибегаете ли вы и сейчас для проведения мероприятий к помощи спонсоров?
— Да, конечно. И всегда пишем их имена на специальной стене в музее. Это ведь тоже вклад в историю…
